Неточные совпадения
Искали, искали они князя и чуть-чуть в трех соснах не заблудилися, да, спасибо, случился тут пошехонец-слепород, который эти три сосны как свои пять пальцев знал. Он вывел их на торную
дорогу и
привел прямо к князю на двор.
Приказчик, ездивший к купцу, приехал и
привез часть денег за пшеницу. Условие с дворником было сделано, и по
дороге приказчик узнал, что хлеб везде застоял в поле, так что неубранные свои 160 копен было ничто в сравнении с тем, что было у других.
— Ну что за охота спать! — сказал Степан Аркадьич, после выпитых за ужином нескольких стаканов вина пришедший в свое самое милое и поэтическое настроение. — Смотри, Кити, — говорил он, указывая на поднимавшуюся из-за лип луну, — что за прелесть! Весловский, вот когда серенаду. Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись
дорогой. Он
привез с собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы спеть.
Так как русский человек в решительные минуты найдется, что сделать, не вдаваясь в дальние рассуждения, то, поворотивши направо, на первую перекрестную
дорогу, прикрикнул он: «Эй вы, други, почтенные!» — и пустился вскачь, мало помышляя о том, куда
приведет взятая
дорога.
Тихо склонился он на руки подхватившим его козакам, и хлынула ручьем молодая кровь, подобно
дорогому вину, которое несли в склянном сосуде из погреба неосторожные слуги, поскользнулись тут же у входа и разбили
дорогую сулею: все разлилось на землю вино, и схватил себя за голову прибежавший хозяин, сберегавший его про лучший случай в жизни, чтобы если
приведет Бог на старости лет встретиться с товарищем юности, то чтобы помянуть бы вместе с ним прежнее, иное время, когда иначе и лучше веселился человек…
Белые двери
привели в небольшую комнату с окнами на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В углу, в цветах, помещалось на мольберте большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла, за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, —
дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Дорога была прекрасная, то есть грязная, следовательно для лошадей очень нехорошая, но седоку мягко. Везде луга и сено, а хлеба нет; из города
привозят. Видел якутку, одну, наконец, хорошенькую и, конечно, кокетку.
Принял я его полтину, поклонился ему и супруге его и ушел обрадованный и думаю
дорогой: «Вот мы теперь оба, и он у себя, и я, идущий, охаем, должно быть, да усмехаемся радостно, в веселии сердца нашего, покивая головой и вспоминая, как Бог
привел встретиться».
Утром мы сразу почувствовали, что Сихотэ-Алинь отделил нас от моря: термометр на рассвете показывал — 20°С. Здесь мы расстались с Сунцаем. Дальше мы могли идти сами; течение воды в реке должно было
привести нас к Бикину. Тем не менее Дерсу обстоятельно расспросил его о
дороге.
— Ну, вот что, братец Филофей; у тебя, я слышал, есть лошади. Приведи-ка сюда тройку, мы их заложим в мой тарантас, — он у меня легкий, — и свези ты меня в Тулу. Теперь ночь лунная, светло и ехать прохладно.
Дорога у вас тут какова?
Китайцы в рыбной фанзе сказали правду. Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа
привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в
дороге, а они мне говорили о том, как работали на Санхобе.
Тотчас за деревней
дорога превратилась в тропу. Она
привела нас к пасеке Паначева.
А я сказал Маше, чтобы она не будила вас раньше половины одиннадцатого, так что завтра, едва успеете вы напиться чаю, как уж надобно будет вам спешить на железную
дорогу; ведь если и не успеете уложить всех вещей, то скоро вернетесь, или вам
привезут их; как вы думаете сделать, чтобы вслед за вами поехал Александр Матвеич, или сами вернетесь? а вам теперь было бы тяжело с Машею, ведь не годилось бы, если б она заметила, что вы совершенно спокойны.
Наконец заметил он, что начало смеркаться; он встал и пошел искать
дороги домой, но еще долго блуждал по незнакомому лесу, пока не попал на тропинку, которая и
привела его прямо к воротам его дома.
Поехал и Григорий Иванович в Новоселье и
привез весть, что леса нет, а есть только лесная декорация, так что ни из господского дома, ни с большой
дороги порубки не бросаются в глаза. Сенатор после раздела, на худой конец, был пять раз в Новоселье, и все оставалось шито и крыто.
Клячонка, хорошо знавшая
дорогу,
привозила его преаккуратно домой.
Пана обокрал на
дороге какой-то цыган и продал свитку перекупке; та
привезла ее снова на Сорочинскую ярмарку, но с тех пор уже никто ничего не стал покупать у ней.
Это
привело к тому, что в следующее лето она на два дня заехала к нам в деревню в Харьковскую губернию, по
дороге в Крым.
Когда еще не было железных
дорог, ребятишек
привозили в Москву с попутчиками, на лошадях. Какой-нибудь родственник, живущий в Москве, также с попутчиком приезжал на побывку в деревню, одетый в чуйку, картуз с лаковым козырьком, сапоги с калошами, и на жилете — часы с шейной цепочкой.
Для любителей бралось самое лучшее мочало — «бараночное», нежное и мягкое, — его
привозили специально в московские булочные и на него низали баранки и сушки; оно было втрое
дороже кулевого.
Дешерт стал одеваться, крича, что он умрет в
дороге, но не останется ни минуты в доме, где смеются над умирающим родственником. Вскоре лошади Дешерта были поданы к крыльцу, и он, обвязанный и закутанный, ни с кем не прощаясь, уселся в бричку и уехал. Весь дом точно посветлел. На кухне говорили вечером, каково-то у такого пана «людям», и
приводили примеры панского бесчеловечья…
По первопутку приехал в гости
дорогой тестюшка Харитон Артемьевич вместе с любимой дочерью Харитиной, — вернее сказать, не приехал, а его
привезла Харитина.
— Господа, я
привел к вам
дорогого гостя! — громко отрекомендовал Штофф своего спутника. — Прошу любить и жаловать!
Аня. Дачу свою около Ментоны она уже продала, у нее ничего не осталось, ничего. У меня тоже не осталось ни копейки, едва доехали. И мама не понимает! Сядем на вокзале обедать, и она требует самое
дорогое и на чай лакеям дает по рублю. Шарлотта тоже. Яша тоже требует себе порцию, просто ужасно. Ведь у мамы лакей Яша, мы
привезли его сюда…
В рапорте врача окружного лазарета г. Перлина от 24 марта 1888 г., копию которого я
привез с собой, между прочим сказано: «Меня постоянно ужасала большая заболеваемость ссыльнокаторжных рабочих острым воспалением легких»; и вот, по мнению д-ра Перлина, причины: «доставка за восемь верст бревен от 6 до 8 вершков в диаметре четырехсаженной длины производится тремя рабочими; предполагая тяжесть бревна в 25–35 пуд., в снежную
дорогу, при теплом одеянии, ускоренной деятельности дыхательной и кровеносной систем» и т. д.
— А по вечерам зато откровеннее! По вечерам задушевнее и откровеннее! — с жаром обернулся к нему Лебедев, — простодушнее и определительнее, честнее и почтеннее, и хоть этим я вам и бок подставляю, но наплевать-с; я вас всех вызываю теперь, всех атеистов: чем вы спасете мир и нормальную
дорогу ему в чем отыскали, — вы, люди науки, промышленности, ассоциаций, платы заработной и прочего? Чем? Кредитом? Что такое кредит? К чему
приведет вас кредит?
Нюрочка всю
дорогу щебетала, как птичка. Каждая горная речка, лужок, распустившаяся верба — все ее
приводило в восторг. В одном месте Тишка соскочил с козел и сорвал большой бледножелтый цветок с пушистою мохнатою ножкой.
Груздев приехал перед масленицей и остановился в господском доме. Петр Елисеич обрадовался ему, как
дорогому гостю, потому что мог с ним отвести душу. Он вытащил черновые посланного проекта и торопливо принялся объяснять суть дела,
приводя выдержки из посланной рукописи. Груздев слушал его со вниманием заинтересованного человека.
— Подожди, Любочка! Подожди, этого не надо. Понимаешь, совсем, никогда не надо. То, что вчера было, ну, это случайность. Скажем, моя слабость. Даже более: может быть, мгновенная подлость. Но, ей-богу, поверь мне, я вовсе не хотел сделать из тебя любовницу. Я хотел видеть тебя другом, сестрой, товарищем… Нет, нет ничего: все сладится, стерпится. Не надо только падать духом. А покамест,
дорогая моя, подойди и посмотри немножко в окно: я только
приведу себя в порядок.
Все это растолковал мне отец, говоря, что такой воз не опрокинется и не рассыплется по нашим косогористым
дорогам, что умная лошадь одна, без провожатого, безопасно
привезет его в гумно.
В несколько дней сборы были кончены, и 2 августа, после утреннего чаю, распростившись с бабушкой и тетушкой и оставив на их попечение маленького братца, которого Прасковья Ивановна не велела
привозить, мы отправились в
дорогу в той же, знакомой читателям, аглицкой мурзахановской карете и, разумеется, на своих лошадях.
На другой день к обеду действительно все сборы были кончены, возок и кибитка уложены, дожидались только отцова отпуска. Его принесли часу в третьем. Мы должны были проехать несколько станций по большой Казанской
дороге, а потому нам
привели почтовых лошадей, и вечером мы выехали.
Симонов был человек неглупый; но, тем не менее, идя к Рожественскому попу, всю
дорогу думал — какой это табак мог у них расти в деревне. Поручение свое он исполнил очень скоро и чрез какие-нибудь полчаса
привел с собой высокого, стройненького и заметно начинающего франтить, гимназиста; волосы у него были завиты; из-за борта вицмундирчика виднелась бронзовая цепочка; сапоги светло вычищены.
— Нельзя ей сейчас сюда! — возразила Катишь урезонивающим тоном. — Во-первых, она сама с
дороги переодевается и отдыхает; а потом, вы и себя-то
приведите хоть сколько-нибудь в порядок, — смотрите, какой у вас хаос! — продолжала Катишь и начала прибирать на столе, складывать в одно место раскиданное платье; наконец, взяла гребенку и подала ее Вихрову, непременно требуя, чтобы он причесался.
Скрепя сердце вы располагаетесь на берегу, расстилаете ковер под тенью дерева и ложитесь; но сон не смыкает глаз ваших,
дорога и весенний жар
привели всю кровь вашу в волнение, и после нескольких попыток заставить себя заснуть вы убеждаетесь в решительной невозможности такого подвига.
Подкова на
дороге валяется — он ее за пазуху спрячет (найденная подкова предвещает счастие); бумажку кто-нибудь обронил, окурок папироски — он и их поднимет; даже клочок навоза кинет в телегу и
привезет домой.
Исправники, почти не выезжая из уездов, выбивали недоимку и сгоняли народ на
дорогу, чтоб
привести все в благоустроенный вид.
— Я сказала, что
приведу вас к лесу, к горам… Вот они, горы! — Точно: покрытые высоким лесом, зачинались горы шагах в двухстах от того места, куда вылетели лихие всадники. — Смотрите: вот и
дорога. Оправимтесь — и вперед. Только шагом. Надо дать лошадям вздохнуть.
О, сколько беспокойств и хлопот причинил старушке этот вывоз дочерей: свежего, нового бального туалета у барышень не было, да и денег, чтобы сделать его, не обреталось; но
привезти на такой блестящий бал, каковой предстоял у сенатора, молодых девушек в тех же платьях, в которых они являлись на нескольких балах, было бы решительно невозможно, и бедная Юлия Матвеевна, совсем почти в истерике, объездила всех местных модисток, умоляя их сшить дочерям ее наряды в долг; при этом сопровождала ее одна лишь Сусанна, и не ради туалета для себя, а ради того, чтобы Юлия Матвеевна как-нибудь не умерла
дорогой.
Переночевав, кому и как бог
привел, путники мои, едва только появилось солнце, отправились в обратный путь. День опять был ясный и теплый. Верстах в двадцати от города доктор, увидав из окна кареты стоявшую на горе и весьма недалеко от большой
дороги помещичью усадьбу, попросил кучера, чтобы тот остановился, и затем, выскочив из кареты, подбежал к бричке Егора Егорыча...
— А будем постепенно подвигаться вперед. Сначала по железной
дороге поедем, потом на пароход пересядем, потом на тройке поедем или опять по железной
дороге. Надоест ехать, остановимся. Провизии с собой возьмем, в деревню этнографическую экскурсию сделаем, молока, черного хлеба купим, станем песни, былины записывать; если найдем слепенького кобзаря — в Петербург напоказ
привезем.
Это разом всех
привело в нормальное настроение. Тайные советники забыли об уфимских землях и, плавно откидывая ногами, двинулись за хозяйкой; Иван Тимофеич бросился вперед расчищать гостям
дорогу; Очищенный вытянул шею, как боевой конь, и щелкнул себя по галстуху; даже"наш собственный корреспондент" — и тот сделал движение языком, как будто собрался его пососать. В тылу, неслышно ступая ногами, шел злополучный меняло.
В
дороге от У-горска до нашей крепости их не брили, и они обросли бородами, так что когда их прямо
привели к плац-майору, то он пришел в бешеное негодование на такое нарушение субординации, в чем, впрочем, они вовсе не были виноваты.
21-го мая. Помещик Плодомасов вернулся из столицы и
привез и мне, и отцу Захарии, и дьякону Ахилле весьма
дорогие трости натурального камыша и показывал небольшую стеклянную лампочку с горящею жидкостью „керосин“, или горное масло, что добывается из нефти.
Хаджи-Мурат расспросил еще про
дорогу, и, когда Хан-Магома заверил его, что он хорошо знает
дорогу и прямо
приведет туда, Хаджи-Мурат достал деньги и отдал Бате обещанные три рубля; своим же велел достать из переметных сум свое с золотой насечкой оружие и папаху с чалмою, самим же мюридам почиститься, чтобы приехать к русским в хорошем виде.
Алексей Степаныч давно не бывал за Кинелем; зеленая, цветущая, душистая степь
приводила его в восхищенье; то и дело стрепета поднимались с
дороги, и кроншнепы постоянно провожали экипаж, кружась над ним и залетая вперед, садясь по вехам и оглашая воздух своими звонкими трелями.
Он не расспрашивал ее
дорогой ни о чем и когда
привез благополучно в Багрово, то запретил домашним беспокоить ее расспросами.
Верная своему обещанию и обеспеченная таким письмом, Арина Васильевна немедленно собралась в
дорогу и сама отвезла Парашеньку к ее мнимо-умирающей бабушке; прогостила у больной с неделю и воротилась домой, совершенно обвороженная ласковыми речами Михаила Максимовича и разными подарками, которые он
привез из Москвы не только для нее, но и для дочерей ее.
— Ах, mon cher, мой
дорогой, как я обрадовался, узнав, что вы здесь! — начал он на московском-французском языке и так продолжал, пересыпая свою речь французскими словами. — Мне говорят: «Оленин». Какой Оленин? Я так обрадовался… Вот
привела судьба свидеться. Ну, как вы? что? зачем?
— А я-с для вашего ангела осмелился подарочек
привезти вам; не взыщите — чем богат, тем и рад; подарок не
дорогой — всего портовых и страховых рубль пятнадцать копеек, весовых восемь гривен; вот вам, матушка, два письмеца от Владимира Петровича: одно, кажись, из Монтраше, а другое из Женевы, по штемпелю судя.